Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

В общем, конь снова заржал. И ему ответило ржание.

Рейневан поднял голову и успел заметить наездника на опушке леса.

Амазонку.

«Николетта, – изумился он. – Николетта Светловолосая! Серая кобыла, светлая коса, серая накидка. Это она, она, никаких сомнений!»

Николетта тоже увидела его. Но вопреки ожиданиям не помахала рукой, не окликнула весело и приветливо. Куда там! Она развернула коня и кинулась прочь. Рейневан не стал долго раздумывать. Говоря точнее, не раздумывал вообще.

Он ударил кастильца ногами и бросился вслед по краю бурелома. Галопом. Ямы от вывороченных деревьев грозились поломать ноги коню, а ездоку свернуть шею, но, как сказано, Рейневан не раздумывал. Конь тоже.

Когда он вслед за амазонкой влетел в бор, то понял, что ошибся. Во-первых, сивый конь был не знакомой ему чистокровной и резвой кобылой, а костлявой и неуклюжей клячей, бегущей по папоротникам тяжело и совершенно неграциозно. Восседающая на кляче девушка никоим образом не могла быть Николеттой Светловолосой. Смелая и решительная Николетта, то есть Катажина Биберштайн, мысленно поправился он, не ехала бы, во-первых, на дамском седле. Во-вторых, не сгибалась бы на нем так безобразно и не оглядывалась бы испуганно. И не пищала бы так пронзительно. Совершенно определенно – так бы она не пищала.

Когда наконец до него дошло, что он, словно кретин или извращенец, гоняется по лесам за совершенно незнакомой девушкой, было уже слишком поздно. Амазонка под грохот копыт и истошный визг выехала на поляну; Рейневан выехал за ней. Он пытался сдержать коня, но норовистый жеребец не дал себя остановить.

На поляне были люди, кони, целый кортежик. Рейневан заметил нескольких пилигримов, нескольких францисканцев в коричневых рясах, нескольких вооруженных алебардистов, толстого сержанта и запряженный парой лошадей фургон, покрытый черным просмоленным полотном. И человека на вороном коне в бобровом колпаке и плаще с бобровым воротником. Тот, в свою очередь, заметил Рейневана, указал на него сержанту и вооруженным людям.

«Инквизитор», – с ужасом подумал Рейневан, но тут же сообразил, что ошибся. Он уже видел эту телегу, видел этого типа в бобровом колпаке и воротнике. О том, кто это, ему сказала Дзержка де Вирсинг на фольварке, где останавливалась со своим табуном. Это был колектор. Сборщик податей.

Вглядываясь в накрытую черным полотном телегу, он понял, что видел ее и позже. Вспомнил обстоятельства и в результате тут же решил бежать. Но не успел. Потому что, прежде чем развернул топчущегося и дергающего мордой коня, рысью подъехали вооруженные, окружили его и отрезали от леса. Увидев, что он попал под прицел нескольких готовых к выстрелу арбалетов, Рейневан отпустил вожжи, поднял руки и крикнул:

– Я здесь случайно, по ошибке. Без злых намерений!

– Любой так может сказать, – ответил, подъехав, бобровый колектор. Он смотрел угрюмо, рассматривал так внимательно и подозрительно, что Рейневан замер, ожидая самого худшего и неизбежного. То есть того, что колектор его узнает.

– Эй-эй! Постойте! Я этого парня знаю!

Рейневан сглотнул. Положительно, это был день восстановления знакомств. Крикнул голиард, с которым Рейневан познакомился в раубриттерском Кромолине, тот самый, который читал гуситский манифест, а потом вместе с Рейневаном прятался в сырне. Немолодой, в кабате с вырезанной зубчиками баскиной и красном рогатом капюшоне, из-под которого выглядывали вьющиеся пряди сильно поседевших волос.

– Я хорошо знаю этого юношу, – сказал голиард. – Он из приличной благородной семьи. Его зовут Рейнмар фон Хагенау.

– Может, потомок, – черты лица бобрового коллектора помягчали, – известного поэта?

– Нет. А почему он следит за нами? Идет по следу? А?

– По какому следу? – опередив Рейневана, фыркнул красный голиард. – Слепые вы, что ли? Он же из бора выехал! Если б следил, ехал бы по дороге, по следам.

– Хм-м-м, пожалуй, верно. Так вы его знаете?

– Как аминь в пачеже, – весело подтвердил голиард. – Я же его имя знаю. А он знает, что меня зовут Тибальт Раабе. Ну, господин Рейнмар, скажи, как меня зовут?

– Тибальт Раабе.

– Ну, видите!

Получив столь неоспоримое доказательство, колектор откашлялся, поправил бобровый колпак, приказал солдатам отъехать.

– Простите, хм-м-м… Пожалуй, слишком уж я осторожен… Но мне надо быть чутким! Больше сказать ничего не могу. Ну что ж, господин Хагенау, можете…

– …ехать с нами, – запросто докончил голиард, предварительно незаметно подмигнув Рейневану. – Мы в Бардо. Вместе, потому как кучкой-то веселей и… безопасней.

– Ты был, – догадался Рейневан, – в Зембицах.

– Был. И кое-что слышал… Вполне достаточно, чтобы удивиться, увидев вас здесь, в Голеньевских борах. Потому что разошлась весть, что вы в башне сидите. Ох, ну и приписали же вам грехов… Сплетничали… Если б я вас не знал…

– Однако знаешь.

– Знаю. И сочувствую. Поэтому скажу: поезжайте с нами. В Бардо. О Господи… да не смотрите вы на нее так. Мало вам того, что вы ее по лесу гоняли?

Когда едущая впереди группы девушка обернулась в первый раз, Рейневан даже вздохнул от изумления и разочарования. Как он мог спутать эту дурнушку с Николеттой? С Катажиной Биберштайн?

Волосы у девушки действительно были почти такого же цвета, светлые, как солома, частый в Силезии результат смешения крови светловолосых отцов с Лабы и светловолосых матерей с Ватры и Просны. Но на этом подобие и оканчивалось. У Николетты кожа была как албеастр, лоб же и подбородок этой девушки украшали точечки угрей. У Николетты глаза были ну прямо васильки, у прыщатой девицы – никакие, водянистые и все время по-лягушечьи вылупленные, что могло быть результатом испуга. Нос слишком маленький и вздернутый, губы слишком тонкие и бледные. Вероятно, что-то прослышав о моде, она выщипала себе брови, но с ужасным результатом – вместо того чтобы выглядеть модной, она выглядела глупой. Впечатление дополняла одежда: тривиальная кроличья шапочка, а под опончей – серое дешевенькое пальтишко, прямо скроенное, сшитое из плохой шерсти. Катажина Биберштайн наверняка лучше одевала своих служанок.

«Дурнушка, – подумал Рейневан, – бедная дурнушка. Не хватает еще только оспинок. Но у нее все еще впереди».

У едущего бок о бок с девушкой рыцаря оспа – этого нельзя было не заметить – была уже пройденным этапом. Ее следов не скрывала короткая седая борода. Упряжь вороной, на которой он ехал, была сильно изношена, а кольчуг вроде той, что была на нем, не носили уже со времен легницкой битвы. «Обедневший рыцарь, – подумал Рейневан, – каких много, провинциальный vassalorum[328]. Везет дочь в монастырь. Куда же еще-то. Кому такая нужна? Только кларискам или цистерцианкам».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});